Don't worry, be stupid
Это драма (Dram), на которую меня натолкнула очередная депрессия (так говорит мама, но я с ней пытаюсь спорить) и песня, так что это еще и Songfic (hinder-better than me) Надеюсь, что вам понравится и заранее сорри за ту лужицу ангста, что я в последнее время на вас выплескиваю =)
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: слэш (гомосексуальные отношения между мужчинами)!!!
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: слэш (гомосексуальные отношения между мужчинами)!!!
Ты весело смеешься и протягиваешь зеленое яблоко, наполовину коряво разрезанное.
- Руки-крюки...
Сварливо бурчу себе под нос, но ты же знаешь, что это все маска. На самом деле я очень за тебя волнуюсь, так сильно, что с трудом пытаюсь удержать в одной руке яблоко, а в другой нож, потому как пальцы дрожат мелкой дрожью...
- Держи.
Протягиваю с таким трудом ровно отрезанный кусочек сочного яблока - такого, какое ты любишь. Всегда был готов поедать их мешками и только то, что я покупал не больше десяти, заставляло тебя умерить свой и без того недетский аппетит.
- Дейв, покорми меня...
Ну зачем ты это сделал? С силой сжимаю зубы, чтобы не застонать вслух. Ведь здесь было так уютно - наполовину задернутые шторы, пропускающие мягкий полумрак в комнату. Никто из нас не включил свет, а темнеет осенью быстро и рано, поэтому создавалась иллюзия спокойствия и умиротворенности... пусть совсем хрупкая, но все же. И ты пытался казаться сильным, веселым... таким как всегда - моим маленьким малышом. А я стал тебе подигрывать, ведь это так легко, заставить себя поверить в то, во что хочешь верить. И тогда все произошедшее будет казаться сном... таким же нереальным и далеким, как сейчас эта белая, даже в сумраке, комната.
Кажется, пауза затянулась и ты понял... Да, опустил голову и уже жалеешь, что стер эту хрупкую грань. Ты ведь не знаешь, малыш, что сейчас многое изменилось. А главное, изменился я сам. И тебе совсем необязательно об этом знать, потому что теперь это уже не важно... не имеет никакого значения.
Подаюсь вперед и протягиваю руку, наощупь пытаясь дотронуться ломтиком яблока до твоих губ... Но я их не вижу из-за золотых кудряшек, закрывающих твое бледное лицо. Вздрагиваешь от прикосновения и какое-то время не двигаешься... а затем аккуратно приоткрываешь рот и осторожно берешь яблоко, слегка задевая холодные пальцы мягкими теплыми губами. Теперь уже вздрагиваю я, и торопливо отдергиваю руку, чтобы начать резать новый ломтик. Почему-то мне почти наверняка кажется, что ты сейчас ухмыляешься... не по детски, а с какой-то уставшей горечью... но я все еще не могу видеть твоих губ.
Тишина. Почему я чувствую себя таким виноватым? Может быть именно поэтому за те несколько месяцев, что мы не виделись, я отрастил себе длинную челку, темной волной прядей закрывающую половину лица. Чтобы отгородоться, не видеть этот мир, в котором тебя уже почти нет... для меня нет. Я сам от всего отказался, сделал свой выбор... Тогда все казалось правильным... и даже теперь...
Услужливая память тут-же перед глазами прокручивает тот эпизод из другой... чужой теперь жизни. Господи, как давно это было... всего лишь шесть календарных месяцев обратно. Никогда не думал ,что буду так безумно, безнадежно и, в то-же время, бессмысленно скучать, ведь сам оттолкнул тебя. А потом каждый день по новой вспоминал, что такое быть рядом с тобой, слышать твой смех и тонуть в таких глубоких серых глазах... то безоблачное, и теперь в памяти такое полное, счастье, которое осознаешь только тогда, когда оно безвозвратно ушло и потерянно.
Сколько раз за эти месяцы я хотел все забыть? Сколько раз я хотел просто не проснуться? Гораздо легче пережить сильную боль, чем глухую, тянуще саднящую и высасывающую все изнутри. Может быть именно поэтому я ломал до крови костяшки пальцев об стены и двери... Кусал губы до крови... Резал пальцы о стекло... Потому что все это бессмысленно... Зачем мне это бесполезное тело, когда я не могу прикоснуться к тебе... улыбнуться в ответ... или вот так вот просто протянуть ломтик яблока? Такие простые каждодневные движения, но они потеряли всякий смысл... Оказалось, что гораздо легче расстаться на целую вечность, чем навсегда.
Я ведь до сих пор верю, что тебе будет гораздо лучше без меня. Особенно после всей той лжи, в котрую я заставил тебя поверить... Болезненно морщусь, в который раз радуясь, что уже почти в полной темноте ты не можешь видеть моего лица. А свет не включишь, хоть тебе этого очень сильно хочется... просто потому, что знаешь - я этого не хочу. Ну зачем, скажи малыш, тебе видеть то, во что я превратился? Ведь я уже совсем не тот, каким был раньше. Если ты всегда был такой хрупкий и худенький, с бледной тонкой кожей, просвечивающей на руках малиновые полосочки вен, то я был другим. Сильным, уверенным в себе, бесшабашным парнем, который больше всего в жизни любил развлечения и экстрим. Гоняя на своем мотоцикле сутками, я никогда ни о чем особо не задумывался, жизнь казалась легкой, ясной и простой. Даже твое появление в ней было всего лишь приятным дополнением, не больше - ведь я всегда мечтал о младшем брате. Ты знал об этом и поэтому с легкостью вжился в эту роль, а я... я не был против, даже наоборот...
Ты помнишь ту аллею, отгороженную от всего мира высокими многолетними деревьями с поредевшей листвой? Тогда была осень и все казалось вымершим, призрачно-истоньчившимся в серой дымке тумана... Золотые листья плавно опускались на асфальт, тут-же уносимые по осеннему холодным ветром. Ты тогда попросил научить тебя водить мотоцикл, для чего бесцеремонно взгромаздился впереди меня, ухватившись за руль и попросив подстраховать тебя сзади. От такой наглости я на секунду опешил... а уже через минуту мы с веселым смехом пытались разогнать голубей, которые почему-то не улетали, а с настырной упорностью отлетали лишь на пару метров в сторону. Тогда, наверное, я впервые почувствовал, что мир исчез... по-другому, не так, как раньше - на этот раз в этой блаженной и садняще-свободной пустоте я остался не один - ты был рядом... И так приятно было разделить это чувство только на двоих... Безумно приятно...
А раздевалка? Хоть мы учились и в разных классах, потому как я был на целых три года старше, но тогда занятия по спорту обьединили и мы переодевались все вместе. Тот спектакль, что ты тогда устроил, я не забуду никогда. Нарочито медленно снимал с себя одежду, манерно виляя задом... минут пять складывал в аккуратную стопочку носки, которые все время наровили чуть-чуть сползти с беспорядочной груды одежды на скамейке. А одевался ты уже под всеобщие одобрительные свистки и подначивания, изгибаясь и красуясь как заправский стриптизер, только мне тогда было уже совсем не смешно... Когда тебя такого мог видеть не только я один, но и все эти балбесы, потом не одну неделю выкидывающие похабные шуточки.
Знаешь, я не хочу, чтобы ты включал свет не только из-за того, что знаю - ты обязательно огорчишься, увидев мое осунувшееся лицо и темные круги под глазами... Просто я полюбил темноту, когда часами лежал на кровати и смотрел в пустой потолок. Ведь так легко было представить, что ты рядом, стоит только проятнуть руку. Тогда я засыпал по-настоящему счастливым и умиротворенным... Но наутро солнечный резкий свет, будто издеваясь, разгонял все пугливые иллюзии прочь, высвечивая лишь пустую помятую кровать, на которой я снова был один.
- Дейв...
А еще недавно я нашел в тумбочке, на самом дне за всем ненужным и бесполезным хламом, наши старые фотографии. Хотя им всего лишь год... Но они очень старые, потому что отображают совсем иную жизнь, которой уже больше никогда не будет.
- Дейв...
Чуть-чуть громче, и я вскидываю глаза, тут-же погружаясь во взволнованную рябь озера. Нерешительно открываешь рот, чтобы что-то сказать, но тут хлопает дверь и раздается оглушительно громкий, после наполненной пустотой тишины, голос:
- Почему вы тут в темноте сидите? - медсестра склоняется к тебе и щупает пульс, а я медленно встаю, зная, что сейчас начнутся привычные процедуры и мне лучше уйти. Делаю шаг к двери, но не могу не обернуться... позволить себе эту маленькую слабость. Твои глаза широко распахнуты, а зрачки в испуге расширенны так, что глаза кажутся совсем черными. Маленький напуганный ребенок. Малыш, почему у меня такое чувство, будто я вижу тебя в последний раз?
Не сдержавшись, на одном сплошном порыве, подхожу к кровати и протягиваю руку... аккуратно провожу израненными костяшками пальцев по по-детски нежной и бледной щеке. Мне кажется или пальцы чувствуют что-то мокрое...
Поднимаю взгляд и вздрагиваю... потому что на твоем лице появляется улыбка, от которой мне по-настоящему становится жутко. Ты сразу кажешься старше лет на пятнадцать... Еще никогда не видел тебя таким...
- Ты ни в чем не виноват... Пришел себя пожалеть и показать какой ты добренький, но мне не нужна твоя жалость! Слышишь?!
- Прошу вас, успокойтесь. Вам нельзя нервничать.
- Да я лучше сдохну тысячу раз, чем приму от тебя хоть что-то!!!
- Доктора, быстро! У пациента истерика!
Скороговоркой выкрикивает медсестра, а я аккуратно толкаю дверь палаты, пытаясь уйти...
- ...кроме любви...
Я не услышал эти совсем тихие, как спокойный шепот волн, слова... Я не обернулся, чтобы увидеть мертвенно бледное лицо с закрытыми глазами... слегка подрагивающими, такими длинными ресницами, что отбрасываемая ими тень создает впечатление еще большей болезненности. И даже сейчас такие лихорадочно-яркие губы, в уголок которых скатывается прозрачная капелька.
Вокруг необычная для такого позднего часа суета и толкотня. Все куда-то бегут, торопятся... Подхожу к окну прямо напротив двери в твою палату... День давно угас, и за окном плывет густая чернильная тьма, пронизанная иглами болезненного света фонарей. Зачем я пришел? Что хотел доказать? А быть может ты прав - просто чувство вины? Ведь это не может быть концом...
- Конец...
Произношу одними только губами и вдруг пронзает мысль, что это правда. Так бывает - ты можешь много не знать и не понимать, путаясь и пытаясь найти все время ускользающую подсказку, но иногда судьба милостиво дает ответ и тогда ты понимаешь, что это и есть чистая до болезненно-отвратительной белизны правда... Неожиданно невидимая рука с силой сжимает сердце и от нестерпимой боли я резко поварачиваюсь, пытаясь схватить губами воздух... Снова научиться дышать... Взгляд с трудом фокусируется на двери палаты напротив, которая медленно открывается... откуда вывозят тело, накрытое белой простыней...
Малыш... Теперь это слово имеет соленый и утопически-холодный привкус отчаяния... но, уже слишком поздно. А потом приходят тошнота, опустошенность и бесконечная слабость. Каким пустым все может быть, когда понимаешь, что жизнь порой стоит только прошлого...